Неточные совпадения
— А это на что похоже, что вчера только восемь фунтов пшена отпустила, опять спрашивают: ты как хочешь, Фока Демидыч, а я пшена не отпущу. Этот Ванька рад, что теперь суматоха в доме: он думает, авось не заметят. Нет, я
потачки за барское добро не
дам. Ну виданное ли это дело — восемь фунтов?
Она полагала, что в ее положении — экономки, пользующейся доверенностью своих господ и имеющей на руках столько сундуков со всяким добром, дружба с кем-нибудь непременно повела бы ее к лицеприятию и преступной снисходительности; поэтому, или, может быть, потому, что не имела ничего общего с другими слугами, она удалялась всех и говорила, что у нее в доме нет ни кумовьев, ни сватов и что за барское добро она никому
потачки не
дает.
— Нет, все от тебя, Степан Романыч: ты
потачку дал этому змею Мыльникову. Вот оно и пошло… Привезут ведро водки прямо к жилке и пьют. Тьфу… На гармонии играют, песни орут — разве это порядок?..
— Нет, я не про тебя, а вообще… И бог непочтительным детям
потачки не
дает! Вот Хам: что ему было за то, что отца родного осудил! И до сих пор хамское-то племя… только недавно милость им дана!
— Должно быть, в суп ко мне попала. Не ходи в огород! — за это я не только чужой, но и своей курице
потачки не
дам!
Выше я сказал, что он напомнит дяде Семену о существовании заброшенного тележного рыдвана, но одновременно с этим он прочтет дяде Авдею наставление, что вести на базар последнюю животину — значит окончательно разорить дом, что можно потерпеть, оборотиться и т. д. Вообще, где следует, он нажмет, а где следует, и отдохнуть
даст.
Дать мужику без резону
потачку — он нос задерет; но, с другой стороны,
дать захудалому отдохнуть — он и опять исподволь обрастет. И опять его стриги, сколько хочется.
«Чтой-то за парень! Рослый, плечистый, на все руки и во всякое дело парень! Маленечко вот только бычком смотрит, маленечко вороват, озорлив, — ну, да не без этого! И в хорошем хлеву мякина есть. И то сказать, я ведь
потачки не
дам: он вороват, да и я узловат! Как раз попотчую из двух поленцев яичницей; а парень ловкий, нече сказать, на все руки парень!»
Он был только крепковат, не любил
потачки давать, любил толк во всем и дело.
— Помиловать? Ну, нет, сват; жди, пока рак свистнет!.. Миловать не приходится. Я
потачки не
дам… Отжустерить-таки надо на порядках. Знал бы, по крайности, что баловать не дело делать!
Как сказано выше, Глеб мало обращал внимания на возраст детей своих: он держал всех членов семейства без различия в ежовых рукавицах —
потачки никому не
давал.
— Э, э! Теперь так вот ко мне зачал жаться!.. Что, баловень? Э? То-то! — произнес Аким, скорчивая при этом лицо и как бы поддразнивая ребенка. — Небось запужался, а? Как услышал чужой голос, так ластиться стал: чужие-то не свои, знать… оробел, жмешься… Ну, смотри же, Гришутка, не балуйся тут, — ох, не балуйся, — подхватил он увещевательным голосом. — Станешь баловать, худо будет: Глеб Савиныч
потачки давать не любит… И-и-и, пропадешь — совсем пропадешь… так-таки и пропадешь… как есть пропадешь!..
Не я ли тебе твердила: не
давай мужу
потачки, точи его поминутно, и день, и ночь:
давай денег да
давай, где хочешь возьми, да подай.
А выйдете, дети, замуж, вот вам мой совет: мужьям
потачки не
давайте, так их поминутно и точите, чтоб деньги добывали; а то обленятся, потом сами плакать будете. Много бы надо было наставлений сделать; но вам теперь, девушкам, еще всего сказать нельзя; коли случится что — приезжайте прямо ко мне, у меня всегда для вас прием, никогда запрету нет. Все средства я знаю и всякий совет могу
дать, даже и по докторской части.
Я ворам
потачки не
даю!!» Признаюсь, я до сих пор не понимаю, что могло так взбесить Давыда: был ли он уже без того раздражен и поступок Василия подлил только масла в огонь; оскорбили ли его мои подозрения, — не могу сказать; но я никогда не видывал его в таком волнении.
Сызмала еще во всем
давали ему
потачку.
Бурмистр. Какие ж мои окаянства? Что
потачки вам не
даю, вот вас всех злоба за что, — и не
дам, коли поставлен на то. Старым господам вы, видно, не служивали, а мы им служили, — вот ведь оно откедова все идет! Ни одна, теперича, шельма из вас во сне грозы-то такой не видывала, как мы кажинный час ждали и чаяли, что вот разразится над тобой. Я в твои-то года, ус-то и бороду только что нажимши, взгляду господского немел и трепетал, а ты чего только тут барину-то наговорил, — припомни-ка, башка твоя глупая.
Отец Акулины Андреевны был сделан дворецким, мать ключницей, да она и им
потачки не
давала, а держала их в страхе и повиновении — и всего этого было ей мало, ей хотелось открыто и явно быть помещицей, она стала питать династические интересы.
— До жены не доводят, а коли где сама что заметит,
потачки не
даст: строго спросит.
— Да так же, — ответил Сушило. — Говорят, уж больно много вам
потачки даю. Раскольникам-де потворствуешь… Времена пошли теперь строгие: чуть что, вашего брата тотчас под караул.
— А ведь и в самом деле, Чапурин
потачки не
даст, — молвил Самоквасов.
Любовно принял мир слово Трифоново. Урядили, положили старики, если объявится лиходей, что у Лохматого токарню спалил,
потачки ему, вору, не
давать: из лет не вышел — в рекруты, вышел из лет — в Сибирь на поселенье. Так старики порешили.
Накроют-де,
потачки не
дадут.
Всем честили, всем ублажали, однако ж ни в чем успеть не могли — потому что вышел сильный приказ впредь староверам
потачки не
давать и держать их в строгости…
— Да как вам сказать, сударыня? — ответила Манефа. — Вы ее хорошо знаете, девка всегда была скрытная, а в голове дум было много. Каких, никому, бывало, не выскажет… Теперь пуще прежнего — теперь не сговоришь с ней… Живши в обители, все-таки под смиреньем была, а как отец с матерью
потачку дали, власти над собой знать не хочет… Вся в родимого батюшку — гордостная, нравная, своебычная — все бы ей над каким ни на есть человеком покуражиться…
— Коль в молодцах у нее, так молви — приемкой бы не медлила! — на всю пристань орал капитан. — Я ей не караульщик!.. Мне на другом пароходе место готово… Лишусь по ее милости места, убытки взыщу… Скажи от меня ей, чернохвостнице: здесь, мол, не скиты,
потачки не
дадут… Так и скажи ей — тысячью, мол, рублев не отделаешься… Я ей щетинку-то всучу…
— Расчет
давай!.. Сейчас расчет!.. Нечего отлынивать-то!.. Жила ты этакой!.. Бедных людей обирать!.. Не бойсь, не
дадут тебе
потачки… И на тебя суд найдем!.. Расчет подавай!..
А
потачки ей не
давал, знала бы, что муж есть глава…
— Ладно, потолкуем с Васильем Фадеевым, — сказал Патап Максимыч, — а работникам, наперед говорю вам, не
дам своевольничать. Нá этот счет у меня ухо держи востро, терпеть не могу
потачек да поблажек. Будьте, матушка, спокойны, вздорить у меня не станут, управлюсь. Поговоря с приказчиком, деньги кому следует отдам, а ежели кто забунтует, усмирю. В городу-то у вас начальство тоже ведь, чай, есть?
— Ведь нельзя же и
потачки давать…
— То-то пусти… До сих пор
потачку давали, так ты думаешь, все так будут… Шалишь… Я тебя отпущу, но ты меня не замай, а то я тебе без барского приказа рыло на сторону сворочу и кишки выпущу.
И должно быть потому, что Николай не позволял себе мысли о том, что он делает что-нибудь для других, для добродетели, — всё, чтò он делал, было плодотворно: состояние его быстро увеличивалось; соседние мужики приходили просить его, чтоб он купил их, и долго после его смерти в народе хранилась набожная память об его управлении. «Хозяин был… Наперед мужицкое, а потом свое. Ну и
потачки не
давал. Одно слово, — хозяин!»